Читать книгу "Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока  - Марк Бомон"

Кроме того, хотя в Великобритании интерес к Muse был очень вялым, в Америке дела обстояли ровно наоборот.

* * *

CMJ похож на In The City под крэком. Нью-йоркская ежегодная музыкальная конференция College Music Journal проходит в октябре; в ней задействовано втрое больше клубов и в пять раз больше групп, чем в Великобритании, и на пять дней она полностью занимает весь центр Манхэттена и части Уильямсбурга в Бруклине. На улицах толпятся тысячи подвыпивших посетителей, которые толкаются и кричат, пытаясь пробиться на самые крутые концерты с самыми длинными списками гостей, или носятся в такси по всему городу, чтобы добраться до самых далеких клубов. В хаосе CMJ каждый – в том числе каждый музыкант – сам за себя.

В отличие от своих британских коллег, американская музыкальная индустрия, собравшаяся в Нижнем Ист-Сайде в октябре 1998 года, точно знала, чего ищет. Им нужен был подростковый рок. Ню-метал набрал в США огромную популярность; Korn, Limp Bizkit, Slipknot и другие продавали миллионы альбомов разочарованным, одурманенным гормонами детишкам переходного возраста. Американская молодежь плотно подсела на революцию «рока верхней части тела», и индустрии требовалась более зрелая и сложная музыка в подобном жанре, чтобы юные фанаты ню-метала покупали рок-альбомы и после того, как половое созревание пройдет.

Для нескольких американских лейблов The Muse EP прозвучал как спасительный залп. Грохочущий рок с элементами прог-металла, как у System Of A Down, да еще и гитары, похожие на нечто среднее между Radiohead и Nirvana? Это был самый настоящий рок, и Сафта во время осенней деловой поездки поставил EP нескольким важным игрокам американской индустрии.

Для Muse поспешно нашли место на CMJ 31 октября в знаменитом альт-роковом клубе Нижнего Ист-Сайда, «Меркьюри-Лаундж» на Хьюстон-стрит, вместе с другими британскими рокерами Feeder. По приезде Muse откусили первый свой кусочек от пирога мейджор-лейблов: Zomba угостили группу, наверное, первым в ее карьере бесплатным ужином. Впрочем, к сожалению для Zomba, слухи о потенциале Muse разлетелись по CMJ очень быстро; их официально назвали «перспективными», так что в дальнем зале «Меркьюри-Лаундж», обставленном с претензией на элегантность, набилась целая куча работников лейблов, в частности, A&R-щица Нэнси Уокер из Columbia Records, которой диск очень понравился. Бурное, пусть и слегка испорченное техническими неполадками, выступление, на котором были исполнены почти исключительно песни, записанные на «Сомиллс» с Ривом в прошлом году, привлекло внимание (и чековые книжки) к виртуозной игре Мэтта и его яростному вокалу и обеспечило им две важнейших опоры для будущего успеха.

Первой стал продюсер Джон Лекки, который тоже оказался среди зрителей в «Меркьюри-Лаундж». Он был настоящей легендой среди музыкальных продюсеров, но в конце девяностых Лекки очень мало работал с рок-группами, весьма придирчиво отбирая для себя проекты – и карьера в самом деле позволяла ему быть сколь угодно избирательным. Начал он звукоинженером и оператором записывающей машины на «Эбби-Роуд» в 1970 году, вскоре после того, как The Beatles распались и утратили свое монопольное владение. Лекки работал на сольных альбомах всех битлов (включая All Things Must Pass Джорджа Харрисона и Plastic Ono Band Джона Леннона), Pink Floyd (он работал над легендарным Dark Side Of The Moon) и Mott The Hoople. В 1977 году он ушел на вольные хлеба и стал топовым продюсером постпанковой эпохи, в восьмидесятых поработав с The Adverts, The Fall, Magazine, Simple Minds, Human League и XTC; кульминацией карьеры стал альбом The Stone Roses, который многие считают одним из величайших когда-либо записанных дебютных альбомов британских групп и который породил поколение «Безумного Манчестера» девяностых. Когда после этого он спродюсировал классику шугейза A Storm In Heaven Verve (в их названии тогда еще не было The), стало ясно, что Лекки вполне способен идти в ногу со временем, и в девяностых его осыпали наградами: Music Week в 1995 году назвала его лучшим продюсером, в 1996 году то же сделал журнал Q, а в 1997 году он получил премию Brit за альбом Kula Shaker K. Впрочем, то, что он работал над альбомом Radiohead The Bends, стало в последующие годы для Muse одновременно и благом и проклятьем.

Джон Лекки пользовался менеджерскими услугами Сафты Джеффери с 1985 года и уже довольно давно знал о Muse благодаря рекомендациям последнего; в конце 1998 года он даже побывал на нескольких концертах в Лондоне и познакомился с группой. После концерта в «Меркьюри Лаундж» знаменитый продюсер дал группе обещание: если у них когда-нибудь хватит денег на его услуги, он обязательно с ними поработает.

Воодушевленные, но слегка ошеломленные первым опытом не только пребывания в Америке, но и общения с вихрем американской музыкальной индустрии, Мэтт, Дом и Крис вернулись в начале ноября в Девон совсем другими людьми, рассинхронизированными с обычной домашней жизнью. A&R-щики, покупавшие им напитки и ужины на CMJ, вообще ничего не знали о мире, из которого к ним прибыла Muse, но вот их коллеги и друзья из гитарных магазинов Торки, пожалуй, еще меньше понимали в том, что с ними происходит и о чем они рассказывают. Дома у них были подруги (кроме Доминика), грязные квартиры, заваленные наркотиками, и начальники, которые требовали от них сверхурочной работы после отгулов. В Нью-Йорке они бесплатно ели, пили сколько хотели, а мир рок-музыки лежал у их ног.

Ну а потом, всего через несколько недель, появилась опора номер два. Columbia Records пригласила их в Лос-Анджелес на показательный концерт для глав лейбла.

И в мире Muse взорвалась сверхновая звезда.

* * *

Они прилетели в Лос-Анджелес примерно на День благодарения 1998 года. В аэропорту их встретил лимузин и отвез на первый из множества «ложных ужинов», где их потчевали изысканными винами и недожаренным мясом. В ароматном Лос-Анджелесе Muse соблазняли всеми возможными средствами, доступными роскошному, неумеренному и показному американскому музыкальному бизнесу – индустрии, которая не стесняется запросто предлагать девушек, наркотики и деньги впечатлительным молодым группам в обмен на подписи, оставленные дрожащими руками на контрактах. Несколько дней назад Мэтт чистил туалеты в холодном кемпинге – наступила ранняя британская весна; сейчас же перед ним открылся совершенно другой мир.

Показательный концерт Columbia, к чести лейбла, был устроен далеко от голливудских соблазнов – в Санта-Монике, чистеньком, застроенном торговыми центрами и мотелями райском местечке на Западном побережье США, игровой площадке киноиндустрии, где тротуары заполнены неумеренными любителями пластической хирургии, сжимающими в руках похожих на игрушки собачек, а вдоль Биг-Сура на побережье тянется ряд кондоминиумов, стоящих миллионы долларов. И в тот день история Muse превратилась в историю двух пирсов: от туманного, поблекшего приморского шика Тинмутского порта, ставшего свидетелем их подростковых болезней роста, до порта Санта-Моники, концерт в котором 23 ноября решил их судьбу. Сцену прикрыли от калифорнийского солнца черными шторами, а на выступление собралась посмотреть нетерпеливая толпа американских рок-магнатов, деятелей и воротил.